Хотя с момента публикации знаменитой статьи Уотсона и Крика прошло уже много лет, связанные с ней обстоятельства продолжают волновать учёный мир. В 2003 г. отмечался полувековой юбилей статьи, и тогда возник вопрос: рецензировалась ли она? Приведу два письма в редакцию журнала «Nature» (они показывают и то, как менялся процесс отбора, оценивания поступивших статей в этом старейшем и уважаемом издании):

 

How genius can smooth the road to publication

JOHN MADDOX (now Emeritus Editor, was Editor of Nature during the periods 1966–1973 and 1980–1995)

As Jens Brümmer states, the Watson and Crick paper was not peer-reviewed by Nature. I have two comments on this. First, the Crick and Watson paper could not have been refereed: its correctness is self-evident. No referee working in the field (Linus Pauling?) could have kept his mouth shut once he saw the structure. Second, it would have been entirely consistent with my predecessor L.J.F. Brimble’s way of working that Bragg’s commendation should have counted as a referee’s approval. Brimble, who used to «take luncheon» at the Athenaeum in London most days, preferred to carry a bundle of manuscripts with him in the pocket of his greatcoat and pass them round among his chums «taking coffee» in the drawing-room after lunch. I set up a more systematic way of doing the job when I became editor in April 1966.

An interesting question is how Wilkins and Franklin came to have papers in the same issue. J.T. Randall, the head of physics at King’s College, was a pal of Brimble’s co-editor at the time, A.J.V. Gale, and it is known that Crick sent a copy of his paper to Maurice Wilkins. (He probably sent one to Rosalind Franklin as well.) My guess is that Randall would have called up Gale the minute he heard about Crick’s paper, pleading for equal treatment for King’s. There’s a letter from Wilkins to Crick saying: «Franklin has jumped on the bandwagon — Christ!».

*  *  *

Читать далее

25 апреля в мире отмечают «День ДНК» — именно в этот день в 1953 г. вышел номер «Nature» с гипотезой Уотсона и Крика. Поэтому есть повод вспомнить про вклад ещё одного активного участника тех событий — Рэймонда Гослинга. Именно он, будучи аспирантом Уилкинса, получил в 1950 г. рентгенограмму волокон ДНК, положившую начало «гонке ДНК». 

………..Р. ГОСЛИНГ В 50-е ГОДЫ…..

Рэй вспоминал: «Я не верил своим глазам. Это было волнующе — нечто, что никто не наблюдал раньше».

Уилкинс захватил картинку на симпозиум в Неаполь весной 1951 г. и продемонстрировал её в конце своего доклада. Там присутствовал Джим Уотсон, на которого увиденное изображение произвело неизгладимое впечатление — в своей «Двойной спирали» он писал: «Я внезапно загорелся интересом к химии… Начал размышлять, могу ли я присоединиться к работе Уилкинса с ДНК… Это был потенциальный ключ к раскрытию тайны жизни…».

В январе 51-го в лабораторию пришла опытный рентгеноструктурщик Розалинд Фрэнклин, и Гослинг стал работать под её руководством. Вместе они открыли, что в зависимости от влажности волокон существует две основные формы ДНК, которые назвали «B» и «A». Им удалось получить так называемую фотографию-51 — очень информативную рентгенограмму волокон натриевой соли ДНК в B-форме. Это неопубликованное фото опять же увидел Джим, что стало для него с Криком отправной точкой в определении структуры полимера.

Вместе с исторической статьёй Уотсона и Крика в том же номере «Nature» была напечатана и статья Фрэнклин и Гослинга (а также статья Уилкинса с сотрудниками) — они подробно рассказали о своих результатах. Но так уж получилось, что для историков науки Рэймонд навсегда остался как бы в тени Розалинд.

Рэй Гослинг родился 1926 г., его отец был художником и дизайнером, мать оперной певицей. После окончания школы хотел изучать медицину, но семья была против: путь к врачебной профессии долог и дорог. Он стал физиком и в конце 40-х присоединился к группе Уилкинса в лондонском Кингз-колледже, которая должна была заняться рентгеновскими исследованиями ДНК (причём шеф, профессор Джон Рэндолл настоял, чтобы прежде Гослинг поближе ознакомился с биологией, что он сделал в вечерней школе).

Когда в 53-м Фрэнклин ушла из Кингз-колледжа, Гослинг закончил диссертацию и тоже оставил (вопреки своему желанию) работы с ДНК. Преподавал в разных университетах Британии и других стран (даже в Вест-Индии), а с 1967 г. занимался приложением физических методов к биологии и медицине.

С молодости увлекался греблей, участвовал в регатах. Был скромным человеком — никогда не высказывал какого-либо неудовольствия по поводу недооценки его вклада. Умер в 2015-м в возрасте 88 лет.

После недавней статьи в «Литературной газете» о массовом увлечении переводить сонеты Шекспира (я писал о ней: <СонетыЛГ>) к этой теме обратилось и другое культурологическое издание «НГ-EX LIBRIS» (от 20.4.17). Литератор Андрей Кротков в публикации под выразительным названием «Тихое помешательство» отмечает, что «за последние полтора десятка лет общее количество полных русских переводов сонетного цикла перевалило за 200 — если учитывать версии, выложенные в Сеть… Примерно 10—12 сумели добраться до печатного станка…» И делает неутешительный вывод: «большинство переводческих версий плохи».

Далее Кротков раскрывает своё понимание поэзии Барда. Он утверждает, «…что на общем фоне шекспировского наследия сонеты выглядят достаточно скромным приложением, что они давно просмотрены на свет, развинчены на мелкие детали, откомментированы крест-накрест и по диагонали, сверху донизу и снизу доверху, что никаких тайн и загадок в них нет». И потому думает, что за новыми переводами кроется желание «освятить именем Шекспира невообразимую графоманскую чепуху на русском языке» (ну да, а попытки опровергнуть теорию относительности вызваны стремлением «освятить именем Эйнштейна» лженаучный бред).

Конечно, люди разные, неодинаковы и мотивы их действий, но не это главное. Автор статьи не видит, что весь сборник сонетов, отметивший своё 400-летие, — это одна огромная загадка, в нём мало что понятно. Да и сам Шекспир окружён тайной, а она, как известно, притягивает и манит. Тут сейчас идут большие споры, выдвигаются смелые гипотезы. В этой атмосфере брожения идей кажутся естественными повышенный интерес к сонетам (как наиболее автобиографическим произведениям) и попытки многих авторов дать свои русскоязычные версии; среди них наверняка имеются талантливые, подготавливающие почву для качественного скачка. Так что, перефразируя Анну Ахматову, можно сказать: две сотни переводов шекспировского цикла — хорошее достижение русской культуры.

Кстати, этот же номер «НГ-EX LIBRIS» содержит большую статью Владимира Хохлева «А Призрак был?» на тему «Гамлета» — разбирается версия, что появления Призрака были инсценировкой. Я ранее изложил своё предположение, что это действительно была инсценировка, а роль тени отца Гамлета исполнял загримированный стражник Франциско: <ПризрФранциско>.

Известный, удостоенный многих наград американский научный журналист Джон Хорган работал в Scientific American (1986-1997 гг.), а также писал для других журналов и газет. В 1996 г. он выпустил книгу «Конец науки. Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки» (пять лет спустя появился русский перевод). В ней он попытался, общаясь с ведущими специалистами, работающими в разных областях, получить ответ на волнующий его вопрос: подошла ли к своей естественной границе, к своему концу фундаментальная наука? Книга стала бестселлером в США и была переведена на 13 языков.

Понятно, что наука развивается неравномерно, то или иное направление может заходить в тупик (такое бывало и в прежние времена, случается и теперь), но потом происходит какой-то прорыв, и движение вперёд возобновляется. Есть ли причины думать, что сейчас тут что-то качественно изменилось? Нет. Конец, если он вообще в принципе существует, лежит где-то в очень туманном далеке: слишком многие важные проблемы не только не решены, но к ним лишь подступаются. Скажем, в биологии: происхождение жизни, онтогенез (о физике умолчу: какой-то морок на неё нашёл).

Подозреваю, что Хорган всё это прекрасно понимал, а поставленный им вопрос — просто журналистский ход, позволивший ему побеседовать со знаменитыми учёными и написать об этом интересную книжку. Ну а мне, его российскому коллеге — откликнуться рецензией на неё. Под названием «Страдания научного журналиста» она была опубликована в ХиЖ (2002, № 6): <Хорган>.

*  *  *

Французский математик Рене Том (1923—2002) начал свою карьеру в Страсбурге, продолжил в Принстоне, а затем вернулся на родину, где с 1964 г. работал в Институте высших научных исследований. За достижения в геометрии получил медаль Филдса в 1958 г. О нём ходила такая легенда: руководитель его диссертации жаловался, что не может заставить Рене дать строгие доказательства сформулированных им теорем, но один маститый коллега сказал ему: «Есть много людей в мире, которые смогут их доказать, коль скоро они сформулированы… а вот сформулировать их способен только ваш аспирант».
В конце 60-х — начале 70-х годов начал заниматься математической теорией катастроф («катастрофа» означает резкое, качественное изменение состояния объекта при плавном изменении параметров, от которых он зависит). Она нашла применения в различных областях физики, химии, экономики, однако появились и малосодержательные спекуляции вокруг этой теории  (о чём писал в своих популярных книжках о теории катастроф наш крупнейший специалист В.И. Арнольд).

Вот и Том решил попытаться приложить свои математические результаты к сложнейшему биологическому явлению — онтогенезу (а также мышлению и развитию языка). Однако его абстрактный подход встретил прохладное отношение со стороны эмбриологов, да и не мудрено — вряд ли их могло вдохновить, например, такое его высказывание: «Основная проблема биологии является топологической, поскольку топология это как раз та математическая дисциплина, которая позволяет переходить от локального к глобальному. Радикализуя этот тезис, можно считать все биологические явления проявлениями некоторой геометрической сущности, которую можно было бы назвать жизненным полем».

В 2002 г. (в год смерти автора и через 30 лет после появления книги на языке оригинала) у нас вышел перевод трактата Тома «Структурная устойчивость и морфогенез» (М.: Логос «). Я рассказал о нём в статье «Теоретическая биология: научные мечтания», опубликованной в ХиЖ (2003, № 6): <РенеТом>.

Оказывается, существует сайт:

Дискуссионный клуб Министерства образования и науки РФ

и там мне встретился такой любопытный текст: <БузмаковДискКл>. Приведу, слегка сократив:

Предвзятость РАН к критике теории относительности

Игорь Витальевич Бузмаков  (9 февраля 2014 г.)

Разработка фундаментальных научных теорий идет в основном за счет средств государства, т.е. налогоплательщиков, таким образом, вопрос справедливости таких теорий является не только внутренним делом РАН, но и государства.

Несомненно, для доказательства ошибочности какой-либо физической теории, поддерживаемой подавляющей частью научного сообщества, нужны неоспоримые, математически точные и не допускающие разночтений аргументы. Но и такие аргументы при попытке их публикации отклоняются «профессиональными» рецензентами даже без рассмотрения! Речь идёт о теории относительности, и прежде, чем написать Вам, я обращался ко многим членам РАН с просьбой помочь с публикацией или хотя бы подтвердить справедливость доказательства, но самый доброжелательный ответ, который я получил, это совет не связываться.

Один из академиков мне рассказал, что когда в своё время академик А.А. Логунов на научной конференции критически высказался в адрес теории относительности, то в ответ получил такую агрессивную реакцию со стороны «экспертов» по этой теории, которая граничила чуть ли не с физической расправой. Считаю, что такая ситуация, когда «клан посвящённых» блокирует любые конструктивные попытки научной критики, не красит РАН. Я обращался за помощью и к президенту РАН — В.Е. Фортову, а также в президиум РАН, но ответа не получил. Именно поэтому я обращаюсь к Вам в надежде быть услышанным <…>. Очень рассчитываю на помощь министерства.

================================================================

Знаю только, что И.В. Бузмаков закончил Новосибирский государственный технический университет. Вот его маленькая статья: «Логические противоречия теории относительности» <БузмаковТО>.

Моё резюме:

Мы живём в чудное (чУдное и чуднОе) время, когда обнародовать свою работу может каждый — для этого не требуется получать чьё-либо разрешение. Поэтому обращаться в высокие инстанции нет необходимости.